Этюд на холме - Хилл Сьюзен Susan Hil

Дебби провела языком по своим зубам, пытаясь извлечь оттуда кусок батончика, и так ничего и не сказала.

Она приехала слишком рано. Она прошлась по одной стороне улицы от начала и до конца, но так и не нашла ничего, что походило бы на Духовное Святилище Давы.

Ее лодыжки уже начинали болеть, когда она перешла улицу и начала медленно спускаться по другой стороне. На полпути она краем глаза увидела промельк чего-то синего – ее синего, как она теперь о нем думала, – кусочек этого синего будто мягко сиял посреди сумрачной улицы. Он был приделан к стене здания, которое, помимо этого, ничем не отличалось от остальных. Дава. На нем была все та же россыпь золотых звезд. Но до двенадцати оставалось еще двадцать минут, она боялась показаться слишком настойчивой.

Она сильно устала после того, как дважды обошла квартал изогнутых улиц. Она повстречала всего несколько человек, магазины были совершенно пусты. Слабый запах пачули и терпких благовоний струился из чьей-то двери. Было холодно.

Если бы не синяя карточка в ее кармане, Дебби Паркер расплакалась бы и побежала обратно к автобусной остановке, а потом в свой теплый угол в Лаффертоне. Но у нее была карточка.

Без пяти двенадцать она позвонила в звонок под синей вывеской.

Никакого звука не последовало, и никто не вышел. Неожиданный порыв холодного ветра пронесся по улице. Она попыталась толкнуть дверь, но та была плотно закрыта и заперта. Зачем все это представление?

Церковные часы где-то неподалеку пробили ровно двенадцать, и, когда звук последнего удара растворился в тишине, дверь отворилась. Женщина в длинной юбке и с шарфом на голове впустила Дебби внутрь.

– Дава любит, чтобы его встречи начинались точно в назначенное время.

Они прошли в коридор, который был освещен разноцветными огнями, мягко сияющими из-за витражных стекол.

– Дава хотел бы, чтобы было тихо.

Она открыла дверь и придержала ее, чтобы Дебби вошла.

В комнате стоял круглый стол и два стула, а стены были завешаны какой-то легкой тканью.

– Пожалуйста, входи, Дебби.

Он сидел за столом, одетый в бархатный плащ без воротника, напоминающий рясу священника. У него были длинные темные волосы, а пальцы были украшены кольцами. На шее висела цепочка с простым кельтским крестом.

Сердце у Дебби заколотилось.

– Не нервничай. Пожалуйста – подойди и присядь.

Горевшие вокруг свечи распространяли сладкий аромат; зеркало в изысканной раме отражало их мерцающий янтарный свет.

Он молча подождал, пока Дебби расстегнет куртку и снимет рюкзак. Она суетилась, ее движения были нервными и неуверенными. Но потом она подняла взгляд и увидела его глаза. Они остановились на ее лице, большие глаза под густыми ресницами, и они были синие, такого же глубокого, притягивающего, прекрасного синего цвета, как и карточка. В них не хватало только золотой пыли. Дебби почувствовала, что тонет в них, и испытала мощный, потрясающий прилив спокойствия; она словно отказывалась от какой-то части себя. Она больше не переживала, больше не боялась. Она была здесь, и этого было достаточно.

– Хорошо, – сказал Дава. Его голос был вполне обычным. – Добро пожаловать в Святилище, Дебби. Какие бы проблемы, неприятности и страхи ты ни принесла сюда сегодня, мы внимательно на них посмотрим, и я исцелю тебя и открою тебе новые перспективы в жизни. Какие бы муки – душевные, физические или духовные – ни отнимали твою жизненную энергию, ни опустошали тебя и ни тянули тебя вниз, какие бы негативные силы ни истощали тебя и ни пытались сломить, мы с ними разберемся. Не со всеми сразу, не со всеми сегодня. Но постепенно ты начнешь чувствовать себя все более обновленной и полной жизни. Это я обещаю. Ты будешь чувствовать баланс и гармонию внутри себя и во всем мире, ты будешь свободнее, ты будешь жить в согласии со своим внутренним «я». Это я обещаю. Некоторые вещи можно решить очень просто, некоторые лежат глубже. Все мои слова и поступки, все средства излечения, которые я предлагаю, все энергии, к которым я обращаюсь, чтобы помочь тебе, – все они позитивны и добры. Тебе от них не будет никакого вреда. Давай я расскажу тебе, как пройдет этот час, Дебби.

Слушать Даву было словно слушать журчание воды, или плеск волн, или легкий шум ветра в листве, его голос был нежным и успокаивающим. Пока он говорил, он смотрел на нее не отрываясь, и сила его взгляда была так велика, что она вынуждена была отвести глаза и посмотреть на стол, накрытый плотной красной бархатной материей. На него было так же тяжело смотреть, как на солнце.

– Сначала я проведу с тобой несколько коротких простых медитаций, чтобы расслабить тебя и снять напряжение. Мы помолчим вместе, пока я настроюсь на твои энергии и смогу почувствовать силу и слабость твоих чакр. Затем я прочту тебя. Как только я стану тобой, я смогу понять, какие проблемы, заботы – и даже болезни – мучают тебя. Но ты также можешь сказать мне, что именно ты сама хотела обсудить со мной. Тебя это устроит, Дебби? Что-то вызывает вопросы или сомнения или мы можем начать? Пожалуйста, можешь спрашивать о чем угодно.

Он сидел, сложив руки перед собой на столе. Она раньше не встречала никого, кто мог бы сидеть так неподвижно. Казалось, что он едва дышит. Она вспомнила цаплю, которая стояла рядом с ручьем, словно изящная фигурка.

– Нет. – У нее во рту пересохло, а собственный голос казался незнакомым. – Нет, спасибо вам. Я… я всем очень довольна.

– Хорошо. Хорошо, Дебби. Тогда закрой свои глаза и позволь мне начать с того, чтобы сфокусировать твое сознание на свете и мире.

Она лежала, и ей было тепло, ее тело было совсем легким. Она парила где-то над землей, окруженная мягким сиренево-голубым туманом, и она не думала ни о чем, что беспокоило ее сейчас или когда бы то ни было. Она слушала нежные звуки, которые звучали как музыка, но не были музыкой, это были естественные звуки: пение птиц, бегущие ручьи, волны, набегающие на песок, и ветер в деревьях… «Музыка сфер» – так она подумала, музыка сфер…

Она рассказывала о своем детстве, когда ее мама еще была жива. Голос ее матери звучал так отчетливо, лицо ее матери было прямо перед ней. Она рассказывала, как идет вместе с матерью по лесу в золотой листве, как они смеются, кидаясь снежками, как мать поет ей перед сном. Она рассказывала, как ее мать лежала в кровати, такая бледная и болезненно худая, а ее кости белели сквозь почти прозрачную кожу, и глаза не выражали ничего.

– Я боялась ее… – услышала она собственные слова. – Это была не моя мать.

Она рассказывала о смерти и о похоронах, о пустой спальне и о тишине в их доме, и о том, как она уходила, чтобы посидеть в саду или походить по улицам, вместо того чтобы слушать, как плачет отец. Она рассказывала о своей мачехе и о том, как она ненавидела ее в те первые недели.

А теперь она чувствовала, что стремится вверх, как дайвер, медленно поднимающийся из глубин на поверхность воды.

– Хорошо, Дебби… Передохни здесь. Передохни спокойно.

Слезы текли по ее лицу. Она лежала на диване, и потолок над ней был синий и усыпанный золотыми звездами. Она не могла припомнить, как оказалась здесь.

Дава сидел на стуле рядом с ней.

– Когда будешь готова, сядь. Не торопись.

– Я спала? Мне это снилось?

– Мы называем это гипнотическим сном… сном наяву. Это очень помогает излечиться. Ты была в безопасности. В полной безопасности.

Его голос звучал мягко и как будто ритмично, так, что она почувствовала, что снова может лечь и он вернет ее обратно в другой, прекрасный, мир.

– Сядь, Дебби.

Дава встал, взмахнув своим длинным плащом, и вернулся на свое место за круглым столом.

– Когда ты будешь готова, подойди сюда, ко мне. Не вставай слишком резко, у тебя может закружиться голова.

Ее голова казалась такой легкой, словно может улететь с плеч. Она осторожно спустила ноги с края дивана и немного подождала.