Паук - Ларс Кеплер
— И у неё была история, слишком невероятная, чтобы казаться правдой.
— Мара надеялась, что Сага спасёт её семью и, с учётом всего, что рассказал ей психолог, и всех материалов по Юреку, она могла бы это сделать. Сага знала, что пациентка увидела вывеску «Моявейаб» вскоре после побега, и если бы только поняла, что это искажённый русский, и повернула табличку, то прочитала бы: «Мораберг». А поскольку уже знала, что сеть Юрека указывает именно на то место…
— Хорошо, кажется, я понимаю. Возможность была, это точно, — говорит Валерия. — Но сам факт, что она… как бы это выразиться… не смогла эту загадку заметить и разгадать… Вряд ли это преступление.
— Нет, не преступление. Но, едва Мару выписали, она решила перевернуть всё с ног на голову и проверить, сумеет ли Сага в этот раз разгадать загадку до того, как станет слишком поздно.
— Значит, всё дело было похоже на судебный процесс? Если Сага найдёт бункер, добиваясь собственного спасения, она тем самым докажет, что виновата в том, что когда-то позволила семье Мары погибнуть?
Йона отпивает вина и думает о том, что Мара была вынуждена стать Гамельнским Крысоловом, заставляя всех идти на звук своей флейты до самого решающего момента, когда она воссоединится с семьёй и увидит, как восторжествует её представление о справедливости.
— Мара конструировала загадки, фальсифицируя мотивы, улики, и всё ради того, чтобы мы с Сагой шли за ней, всегда на шаг впереди остальных, — продолжает Йона. — Она хотела, чтобы мы следовали за её схемой, работали порознь, каждый со своей загадкой…
— Потому что была уверена, что в решающий миг Сага застрелит её, чтобы спасти тебя.
— Никто не знает, как поведёт себя в крайней ситуации. Всё происходит так быстро, что времени думать нет, — говорит он.
— Но ты поступил как герой.
— Нет… совсем нет.
Он ненадолго замолкает, взгляд темнеет.
— Ты снова думаешь о его шёпоте? — тихо спрашивает Валерия.
— Не знаю, может, это непростительно… То, что я убил Юрека, столкнув его вниз, — с этим мне придётся жить до конца жизни. В тот день часть меня упала с крыши вместе с ним, а часть его осталась со мной. Но мы не поменялись местами, я не стал Юреком.
— Нет. Ты — это ты. И я люблю тебя всё больше с каждым днём.
— Мне трудно в это поверить.
Она протягивает руку, кладёт ладонь на его, смотрит прямо в глаза.
— Не волнуйся, — говорит она серьёзно.
— Что ты имеешь в виду?
— Мой ответ — да, — отвечает Валерия.
— Да?
— Если ты собираешься задать вопрос, — добавляет она, едва заметно улыбаясь.
Йона встаёт, тянется во внутренний карман, достаёт кольцо и опускается перед ней на одно колено.
Эпилог. Тринадцать месяцев спустя
С высоты комплекс выглядит как два огромных креста, окружённых лесом, сияющим в осеннем свете.
«Хеликс» — крупное современное учреждение для специализированной судебно-психиатрической помощи. Сага Бауэр едет между красными клёнами и золотистыми берёзами, паркуется и вешает шлем на руль мотоцикла.
Сизый фасад главного корпуса залит тёплым солнцем, падающим на кроны деревьев. Отсюда шестиметровую стену и электрический забор, окружающие здание, не видно.
Сага входит внутрь и подходит к стойке регистрации. Интерьер такой светлый и просторный, что создаётся ощущение, будто она заселяется в роскошный отель.
Администратор проверяет, одобрен ли её визит главным врачом, и возвращает ей удостоверение.
Сага проходит через пост безопасности и получает квитанцию в обмен на телефон, сумку и все лишние вещи.
В приёмной её встречает крепкий медбрат с грустными глазами и персональным бейджиком на шее.
Он ведёт её по длинным коридорам, прикладывая ключ-карту и вводя разные коды, пока они идут к H1, самому охраняемому крылу.
Несколько лет назад здесь началось расследование после слухов о бесчеловечном, похожем на пытки обращении в «Хеликсе».
— Всем посетителям предписано держаться от пациентов на расстоянии не менее четырёх метров, это значит, что любой физический контакт запрещён. Нельзя ничего передавать пациенту и ничего у него брать. Все разговоры будут записываться на видео — тихо говорит он.
Женщина-охранник с экземой вокруг рта проводит ещё один быстрый досмотр, затем сотрудник центральной службы безопасности открывает им две запертые двери.
Они проходят через служебную зону с укреплённым окном в палаты. Большинство пациентов лежат в кроватях с открытыми глазами.
— Наиболее распространённый диагноз здесь — разные формы шизофрении, — шепчет медбрат. — И все содержатся по законам о судебно-психиатрической помощи, с периодическими пересмотрами возможности выписки и строгими ограничениями.
— Почему вы шепчете? — спрашивает Сага.
— В некоторых коридорах тут нет звукоизоляции.
Они проходят мимо изолятора, ещё через запертые двери и останавливаются перед третьей, бронированной, с табличкой «ХЕЛИКС ОМЕГА».
— Здесь водятся привидения. Клянусь, — шепчет медбрат. — Хотя если спросить некоторых других, они скажут, что это паук, который ползает по щелям в стенах.
Замок громко жужжит, когда центральный пост открывает дверь.
— Дальше я идти не могу. Она в третьей палате — тихо говорит он, пытаясь улыбнуться. — Всё будет в порядке, тут есть тревожная сигнализация, и мы будем постоянно наблюдать.
Сага заходит внутрь и останавливается перед табличкой с правилами безопасности. За её спиной дверь захлопывается.
Звук гулко разносится по коридору, и снова наступает тишина.
Это отделение для особо опасных пациентов, находящихся в длительной изоляции.
Пациенты здесь под непрерывным наблюдением — спят ли они, пользуются ли туалетом или принимают душ.
Коридор тянется мимо трёх палат с четырёхслойными бронированными окнами и стальными дверями.
Свет ослепительно бликует на виниловом полу.
Сага заглядывает в первую палату, проходя мимо.
На кровати, поверх ремней фиксации, лежит толстый мужчина, рассеянно мастурбирующий.
В толстой бетонной стене — щель для передачи еды и лекарств с автоматическими люками, которые нельзя открыть одновременно.
Кроме тихого гула вентиляции, шаги Саги — единственный звук.
Во второй палате сидит молодой мужчина с обветренными, искусанными руками. Он присел у окна и с широкой улыбкой наблюдает за ней.
Немногочисленная мебель прикручена к полу, кровати без простыней и изголовий. Сидения и крышки унитазов сняли, чтобы уменьшить риск членовредительства.
Через маленькое решётчатое окно с регулируемыми металлическими жалюзи Сага видит мрачный внутренний двор.
Она останавливается, собираясь с мыслями, и направляется к последней палате.
Мара Макарова
