Танец теней - Яков Осканов
Одинокая фигурка продолжила свой путь, оставляя за спиной стойбище. Чадящие костры, низкие чумы, суетящиеся люди. Всё это казалось таким простым и прочным, как остров в океане безбрежной тайги. В книгах герои шагали в неизвестность смело, как будто счастливый конец им предначертан заранее. А здесь каждый шаг отзывался эхом неизвестности и одиночества предстоящего пути.
Глава 15. Суздалев
С первыми лучами серое марево рассеялось. Ветви роняли тяжёлые капли мне за шиворот, заставляя зябко ёжиться. Я шёл, разминая одеревеневшие ноги, и чувствовал, как постепенно возвращается тепло. Лес оживал неохотно. Слышались редкие крики сойки, перестук дятла где-то вдали. Над тёмной хвоей поднимались тонкие щупальца тумана.
Дорога назад тянулась знакомо и спокойно. Я сделал короткий привал у озерца, присел на валежину, достал галету, неторопливо поел и смотрел, как стрекозы, дрожа крыльями, сушат их на утреннем солнце. Трава блестела каплями, и всё вокруг дышало свежестью, но сквозь неё проступала лёгкая ломота — напоминание о ночном холоде. Солнце поднималось выше, воздух теплел, и шаг мой становился увереннее. Остаток пути я прошёл быстро, с тем облегчением, которое обычно сопутствует возвращению.
К полудню показались крыши Ирия. Тишина и забвение всё так же стояли над усадьбой. Я вышел из леса на знакомый луг и посмотрел в тёмные глазницы окон, которые бесстрастно взирали на пришельца. Ощущение было такое, словно место терпеливо ждало меня всю ночь, молча храня свои тайны.
На привычном уже месте я развёл небольшой костёр, чтобы подсушить одежду и приготовить себе похлёбку и чай. Поел неспешно, но без особого аппетита. Потом поднялся наверх, сменил бельё на сухое и вернулся вниз, развесив сырое сушиться у огня.
На крыльце я задержался — хотелось покурить и привести мысли в порядок. Разжёг трубку, затянулся и закашлялся. Видно, всё же простыл. Пожалуй, стоит устроить себе денёк отдыха и набраться сил. Завтра так и поступлю. Ну, а пока нужно всё обдумать.
Всё случившееся здесь представлялось чередой трагических эпизодов, сплетённых в клубок, настолько странный, что трудно было поверить, будто за всеми событиями не стояло чьей-то злой воли. Я снова раскладывал по полочкам то немногое, что уже удалось открыть.
Степан пал жертвой зверя, следы его гибели не оставляли места сомнениям. Женщины умерли от болезни — странной, неизвестной мне, но всё же земной. Иван и Савелий нашли свой конец в лощине, где их погубил выброс углекислого газа во время землетрясения. Конюх Фёдор, профессор Вернер и управляющий, Дмитрий Трифонович, уехали в Тальминск: первым удалось вернуться, а последний исчез по пути и в городе так и не объявился, насколько мне удалось выяснить.
Соня и её отец были последними обитателями Ирия. Но их тел так и не нашли побывавшие здесь стражи порядка. Именно поэтому я откладывал обыск дома до последнего: в глубине души теплилась нелепая надежда на чудо, и вместе с тем я понимал — скелетов девочки и отца мне не увидеть, их бы непременно обнаружили полицейские двенадцать лет назад. И всё же оставалось чувство, что они что-то упустили, а ключ к разгадке мрачной тайны усадьбы по-прежнему скрывался в неприветливых стенах этого проклятого дома, ожидая своего часа.
Я встал и вошёл в дом. В нём по-прежнему витала тишина, нарушаемая лишь звуками моих шагов. Поднятые движением пылинки кружились в рассеянных лучах света, пробивавшегося сквозь мутные стёкла.
Сначала я направился в левое крыло первого этажа, где жили охотники со своими жёнами. Обстановка здесь была без излишней роскоши, но на редкость добротная и основательная. Во всех комнатах прислуги стояли широкие, на совесть сколоченные кровати с тюфяками и шерстяными одеялами. Со временем одеяла поблёкли, кое-где на них проступили разводы от сырости, а в ткани виднелись следы моли — истончённые места, мелкие прорехи. Я прошёл вдоль стены, где громоздились сундуки с одеждой и бельём. На крышках лежал толстый слой пыли, дерево потемнело и стало шершавым от времени.
После смерти женщин мужчины вели здесь простой, неуютный быт: вещи не обновлялись, забота исчезла, осталась только необходимость. Лишь в комнате Степана и его жены чувствовалась иная история: он пропал первым, и хозяйка доживала здесь свои последние дни одна.
Я не стал задерживаться с тщательным обыском и тревожить память ушедших: их судьбы известны.
Комната конюха была проще прочих. У стены стояла широкая кровать с осевшей периной и выцветшим шерстяным покрывалом. Рядом — большой сундук с вещами. На стене висело кнутовище.
В красном углу висели иконы, на полке под ними — лампада и пожелтевший Псалтирь. Я подошёл и полюбопытствовал: книга была раскрыта на девяностом псалме «Живый в помощи Вышняго». Любопытно, обычно это читают как охранную молитву. На столике лежала трубка, похоже, забытая в спешке. Видно, Фёдор и впрямь был напуган, раз не вернулся за ней.
Разуверившись в защитной силе молитвы, он в конце концов — как я знал из рассказа князя и дневника профессора — увидел спасение в бегстве. Я задержался ещё на минуту, вглядываясь в эти простые вещи. В них всё ещё жила тень человека, которому пришлось оставить свой угол и бежать, бросив труды, привычки, своё доброе имя и веру, которой он так держался.
Некоторые комнаты первого этажа оставались нежилыми: без признаков хозяев, но с мебелью и всем необходимым. Видимо, их готовили то ли для дополнительных работников, то ли для гостей невысокого ранга. Всё казалось целым и добротным, но с той же печатью неумолимого времени.
Осмотрев нижние комнаты, я не нашёл ничего такого, что приблизило бы к разгадке тайны Ирия.
Я поднялся по широкой лестнице. Под ногами уже привычно поскрипывали ступени, а в полумраке верхнего этажа угадывалась просторная гостиная, где я устроил свой временный лагерь. Поняга с вещами стояла, облокотившись на боковину кожаного дивана, служившего мне ложем. Я скинул походную котомку и ружьё, пристроил их у противоположной боковины и продолжил осмотр налегке.
Первым делом я вошёл в покои управляющего, Дмитрия Трифоновича. Комната встретила меня атмосферой аккуратности, укрытой пылью. Вещи были убраны и расставлены по местам: хозяин позаботился о порядке перед отъездом. На стене висели часы с маятником; стрелки остановились, чуть не дойдя до половины второго.
У стены стоял высокий шкаф с бумагами. На полках тянулись ряды папок и тетрадей, каждая снабжена ярлыком:
