Дело летающего ведуна - Роман Валериевич Волков
Заседатель Иван Петрович Мяткин, грузный мужчина пятидесяти четырех лет, с седыми баками и отечным лицом, покрытым нездоровым румянцем, в очередной раз прошелся от стены к стене. Его сюртук был расстегнут, галстук съехал набок, а руки заметно дрожали, когда он в очередной раз доставал батистовый платок, чтобы промокнуть испарину на лбу.
– Господи помилуй! Как же так! – в который раз возопил он, падая в видавшее виды кресло. – Гавриил Палыч! Голубчик! Вчера ж еще вместе служебные бумаги разбирали до самого вечера! Он, знаете ли, всегда засиживался допоздна… Такой старательный был, такой исполнительный…
Уездный исправник Гаврила Кадыков, высокий худощавый старик шестидесяти лет, с окладистой седой бородой и пронзительными серыми глазами, стоял у окна, медленно поглаживая бороду. На его потертом, но идеально чистом мундире поблескивали несколько медалей за беспорочную службу.
Его помощник, тридцатилетний Ефим Дурнайкин, щеголеватый молодой человек с русыми бакенбардами и аккуратно напомаженными усиками, нервно переминался с ноги на ногу. Его новенький мундир был безупречен, но пальцы то и дело теребили пуговицу, выдавая крайнее волнение.
– Прекратите эти метания, Иван Петрович, – наконец произнес Кадыков, и в его голосе прозвучали властные нотки. – Ничего не трогайте. Вестовые уже отправлены в губернию. Надобно дождаться следователей из С.
– Да какие улики! – снова вскочил Мяткин, комкая в руках платок. – Как сквозь землю провалился! И ведь не мальчик какой – целый секретарь нижнего земского суда!
– И ведь, осмелюсь заметить, – подал голос Дурнайкин, машинально поправляя и без того безупречный воротничок, – случай не первый. В Лопатино так же было, и в Починках… Те же следы, тот же почерк.
– Именно потому и ждем начальство, – веско произнес Кадыков, хмуря седые брови. – Дело, похоже, государственной важности становится.
На столе среди разбросанных бумаг тускло поблескивало пенсне секретаря Нумыхина. Несколько капель крови на стеклах успели почернеть. В воздухе стоял тяжелый металлический запах.
– Более того, – добавил Кадыков, отходя от окна, – уже прислали сыщиков из Петербурга. Да не простых, а особенных. Говорят, – понизил он голос, – что один из них поп, да не простой, а с какими-то там особыми полномочиями, и что он скорбные дома для помешанных окормляет. Другая и вовсе ведьма, прости Господи. Третий, сказывают, сыщик, не то блаженный, не то и вправду умом тронутый, а четвертый и вовсе… – Он совсем перешел на шепот. – С каторги выпущенный, под особый надзор.
– Господи помилуй! – всплеснул руками Мяткин. – До чего дожили! Каторжников в сыщики берут!
– Зато эти четверо, куда ни глянут, все как из-под земли видят. – Кадыков многозначительно поднял палец. – Вот как их привезут, враз все найдут.
– Найдут, всенепременно найдут, – уверенно поддакнул Дурнайкин. – Эти питерские, они такие… Куда ни глянут – все как из-под земли видят!
Мяткин снова заметался по комнате.
– Ох, Гришенька, голубчик! И что ж я теперь без тебя делать буду? Все бумаги сам вел, все дела знал… – Он промокнул глаза платком. – Такой исполнительный был, все успевал… И отчеты составить, и бумаги разобрать, и журнал входящий-исходящий вести…
Дурнайкин украдкой переглянулся с Кадыковым – всем в уезде было известно пристрастие заседателя к охоте да винным погребкам, пока молодой секретарь за него корпел над казенными бумагами.
– Да-с, – вздохнул Кадыков, – незаменимый был работник. Ну ничего, столичные специалисты приедут – разберутся.
В этот момент со двора донесся стук копыт, и все невольно потянулись к окну. К крыльцу подкатила пара вороных, запряженных в добротные сани. Из них выбрался священник в новой рясе и полушубке, а следом – еще один батюшка.
– А, отец Амвросий пожаловал, из Н-ского уезда, – пояснил Кадыков остальным, указывая на второго. – Это верст за сто отсюда будет.
– А тот-то, видать, тот самый, из Петербурга, – шепнул Дурнайкин Мяткину. – Ишь, какой, а…
И впрямь, священник в полушубке являл собой примечательное зрелище: тощий, с исцарапанным лицом и искусанными губами – то ли от молитвенного усердия, то ли от душевного расстройства. Он как-то странно поводил головой, словно прислушиваясь к чему-то.
– Премного благодарен вам, отец Амвросий, за облачение и вспоможение, – произнес он неожиданно звучным голосом. – Но более не смею обременять вас помощью недостойному отцу Глебу. – Войдя в комнату и окинув всех внимательным взглядом, он продолжил: – Господа, начальство из С. срочно прибыть не могут, но по счастливому случаю я проводил расследование в здешних лесах, волею Божьей оказавшись в соседнем уезде. Связался со своим начальником, господином Муромцевым, и получил указание помогать местным властям. – Он помолчал и добавил: – Впрочем, они скоро тоже прибудут… то есть он. Да, нас осталось трое.
Присутствующие переглянулись, не понимая странной оговорки.
– Прибудет, – повторил отец Глеб, – ибо ключ к разгадке сокрыт в здешних лесах.
Не успели присутствующие опомниться, как во двор влетела роскошная тройка с бубенцами. Из экипажа выскочил купчина в дорогой шубе и подал руку даме в черном. Бледная вдова в траурной вуали величественно выплыла под тусклое солнце. Купец почтительно приложился к ее руке, и она отпустила его царственным жестом.
– Ведьма, – едва слышно прошептал Мяткин, крестясь. – Как есть ведьма…
– Ведьма… – еле слышно повторил Дурнайкин и тут же получил тычок под ребра от исправника.
Дама вошла в присутствие, и температура в комнате словно упала на несколько градусов.
– Рада видеть вас, отец Глеб, – произнесла она мелодичным голосом. – Я телеграфировала Муромцеву и узнала про несчастье с Нестором. – Она помолчала. – Впрочем, скоро все прояснится. Я видела картинку… – Она наклонила голову набок, как диковинная птица. – Отец Глеб, вы нашли то, что искали. Поздравляю. Надеюсь, мы близки к цели.
Отец Глеб, не отвечая, достал потрепанную записную книжку и принялся быстро зарисовывать помещение и делать пометки.
– Фотографа бы сюда… – пробормотал он. – Или художника…
– Где ж его взять-то в такую рань? – развел руками Кадыков.
Дама тем временем опустилась в свободное кресло в углу комнаты, откинула вуаль, явив истонченное лицо с заострившимися чертами, закатила глаза и словно погрузилась в глубокий сон.
Присутствующие чиновники невольно попятились подальше от этого угла. Один лишь Кадыков сохранял невозмутимость, хотя его седая борода заметно подрагивала.
Прошел почти час. Дурнайкин, прильнувший к замочной скважине, едва успевал шепотом пересказывать происходящее столпившимся за его спиной чиновникам. Мяткин нервно теребил платок, а
