Детектив к Рождеству - Анна и Сергей Литвиновы
— А участкового зачем удерживали? — поинтересовался Литухин.
— Пеплю-то? — презрительно спросил Чайкин и резонно задал вопрос: — А чего он в дом полез? Услышал, как иностранец воет, давай за кобуру хвататься, откуда ж я знал, что у него там пусто? Запаниковал. Ну дал ему в морду. Я вот, честное слово, ничего такого не хотел. Это, как говорят, бес попутал. Я даже на красный не проезжаю, а тут будто перемкнуло. Что теперь со мной будет?
Хотя я видел на своем веку многое, почему-то показалось, что Чайкин говорит правду. Случалось, совершенную дичь творили вполне законопослушные люди, за плечами которых не было ни одного привода, и объяснить свои поступки они потом не могли. Конечно, Чайкин совершил столько ошибок, что мы бы его быстро нашли, но ему не повезло, когда он стащил соленья и варенье у Клары Карловны.
Я поглядел на Чайкина, в глазах которого горели мольба и надежда.
— Суд решит, — сказал я. — Дело о похищении иностранного гражданина было возбуждено, а удержанием сотрудника правоохранительных органов вы все усугубили. Чистосердечное вам зачтут, конечно, но мой совет: попробуйте через адвокатов все-таки договориться — может быть, условно получите.
— Вы простите меня за все, — всхлипнул Чайкин. — За похищение, за то, что праздник испортил. С Рождеством вас. Простите. Я не хотел.
В дом Агаты я вернулся уже глубокой ночью. Свет был почти везде погашен, горела только елка, светился фальш-камин да тусклый торшер. Похищенного гражданина Хансена увез Литухин, которому в дорогу Агата завернула бутерброды с тонко порезанной гусятиной да контейнер с салатом. Алекс меня не дождалась и уснула на диване, накрытая овчинной безрукавкой.
— Ну что? С закрытием дела? — лениво спросила Агата и протянула рюмку с водкой.
Я налил себе, чокнулся с ней и выпил, поморщившись. Агата тоже выпила половинку своей, торопливо закусила соленым огурцом и задышала.
— Хорошо-то как, — мечтательно сказал я. — Просто рождественское чудо. Я боялся, что мы этого шведа вообще не найдем или найдем где-нибудь в сугробе. Сама знаешь статистику пропавших, а тут еще и похищение. Хорошо, что наш похититель оказался не семи пядей во лбу, а у твоей соседки так легко открывался погреб.
— Знаешь, что, Фомин, — произнесла Агата, — возможно, ты меня осудишь…
— Возможно, — согласился я и долил нам водки.
— Я, наверное, прекращу отмечать праздники, — с наигранным сожалением сказала Агата. — Точнее, прекращу их отмечать на даче и в твоей компании. Ну сам посуди, моя дача стала каким-то магнитом даже для плохо организованной преступности. Я уж думаю: это место так всех притягивает или мы с тобой такие невезучие? Может, дачу продать вообще? Или с вами перестать видеться?
Знай я Агату чуть меньше, подумал бы, что она говорит всерьез. Но эти насмешливые нотки в ее голосе я бы ни с чем не спутал.
— Продай, — согласился я. — И нас на порог не пускай. Только что ты без нас будешь делать? Кто тебя такую еще вынесет?
— Действительно, — согласилась Агата и протянула рюмку. — С Рождеством, Стас.
— С Рождеством, — ответил я.
Анна и Сергей Литвиновы
Рождество-1840
Сколько же нынче развелось детективов! Шагу не ступишь, чтоб в него не вляпаться. Телевизор включаешь — а там криминал, книгу откроешь — следствие, в газете — происшествия, в журнале — из зала суда…
Иное дело прошлые времена! Преступлений случалось мало — да и немудрено. Ведь в ту пору честь значила больше богатства, клятву держали ценой собственной жизни, а удар исподтишка столь же тяжело было представить, как и железных птиц, сбрасывающих бомбы на мирные селения…
А если уж убийство и происходило, молва о нем еще долго передавалась из уст в уста и становилась легендой, семейным преданием — как и сия история, что поведала нам наша бабушка, а ей, в свою очередь, рассказала прабабушка.
Ужасное происшествие случилось в снежную, холодную зиму, в самом начале 1840 года, второго января, аккурат на Святки.
Святки! Веселые деньки — начиная с Рождества до Крещения. Короткое время российского карнавала. Ряженые, гадания, маски… Торжество легкой чертовщинки и радостного греха… (Потом мелкие грешки, вроде гадания в бане, смывали с себя в ледяных крещенских купелях.)
Бедный праздник! Его отменили большевики вместе с Богом и новогодними елями. Однако и нынче Святки, в отличие от елок и Рождества, — напрочь утраченная и никак не возобновляющаяся традиция. И мы не веселимся в изнурительно длинные новогодние каникулы, не карнавалим, как в Венеции и Рио (с поправкой на зиму), — а тихо угасаем с первого по тринадцатое, оплывая над тарелками с оливье, под бубуканье телевизоров…
Но вернемся в самое начало года 1840-го. Итак, в центре Руси стояла снежная морозная ночь со всеми сопутствующими причиндалами: хрустальными звездами, белейшим снегом и морозцем под двадцать градусов по шкале Цельсия.
В посеребренный январский вечер к крыльцу усадьбы графа Павла Ивановича О-ского подкатили две изукрашенные тройки. Из них вывалилась развеселая компания: шубы, маски, тулупы навыворот, насурмленные или пачканные сажей лица. Раскрасневшиеся мужчины с заиндевевшими усами, барышни с освеженными ледяным ветром лицами… Хохоча, группа прибывших господ, оттеснив изумленного лакея, ввалилась в дом.
Надо сказать, что Павел Иванович О-ский жил анахоретом. Отставной адмирал, наследник огромного состояния, он безвылазно, зимой и летом, проводил время в своей усадьбе Никольское, редко появляясь даже в уезде, не говоря о губернии. Москву же и столицу он и вовсе не жаловал. Злые языки утверждали: оттого, что прячет О-ский от нескромных и лукавых глаз свое главное сокровище, кое он ценил превыше миллионного состояния.
Сокровище звалось Марьей. Свежеиспеченная графиня О-ская личико имела ангельское, глазки — голубые, нрав — кроткий. Играла на клавикордах, пела божественно — как рассказывали те, кому доводилось слышать Марию Николаевну до замужества. (После свадьбы-то приемов граф не устраивал, сам на балы не езживал и визитов не делал.) Еще одним достоинством юной графини в чреде других, столь же неоспоримых, была юность. Она была
