Памятка убийцы - Алексей Викторович Макеев
И это Kinder, Küche, Kirche, как мог заметить Гуров, не внушало Полетучей восторг.
– Вы ведь были не единственной, кто некоторым образом продолжил исследование. Ваш коллега по гранту, Егор Слепокуров, даже окончил аспирантуру, например.
– Ну, у Егора просто упорства всегда было на десять человек. И это еще если густо развести. – Она пробарабанила пальцами победный марш по столу. – Он написал самарцам, которые работали с нами по гранту. Они не раз слышали его на конференциях. Кроме того, Егор сидел документоведом на кафедре, и вся переписка по поводу публикаций их профессоров и доцентов в наших сборниках, приезда в Саратов для оппонирования шла через него. В общем, он продолжал работать над нашей темой в Самаре, а когда наша кафедра не могла набрать нужное количество желающих поступить в аспирантуру, – она взяла со стола фарфоровую фигурку осла, – триумфально въехал в город.
– Вы сопоставляете, – Гуров иронично поднял бровь, хотя на деле оставался очень серьезным, – его с Мессией?
Она медленно обмотала хвостик чайного пакетика вокруг широкой ручки кружки.
– Он был своеобразным евангелистом «Отроков». Это ему пришла в голову мысль продвигать серьезное научное исследование через онлайн-дневник. И идея с днями недели, которые мы должны поделить между собой, тоже его. Егор как-то прислал нам в «Аську»… – она усмехнулась, – была такая бесплатная система мгновенного обмена сообщениями…
– Лидия Кирилловна, я ее помню, – успокоил Гуров. – А уж дискеты до сих пор где-то на антресолях лежат.
– Слава богу! А то иногда кажется, я так стара, что дети скоро спросят, как мне удалось справиться с психологической травмой оттого, что динозавры вымерли.
– Представляю.
– Вы не знаете самого страшного, – мрачно заявила она. – Мои сын и дочь уверены, что это было после того, как распался Советский Союз.
– Давайте вернемся к евангелизму «Отроков во вселенной».
– Ах да! Простите. В общем, Егор поделился отрывком из интервью Бродского об Ахматовой. Что она была человеком другой эпохи, помнила не только даты, казалось бы, не столь важных событий, но и то, какой был день недели тогда. Егор предложил нам создавать нечто важное, своеобразно сохраняя для потомков хронику наших академических деяний, вплоть до дней. Мне вот досталась пятница. Логично для модного, – она показала пальцами кавычки, – контента.
– Какой день Егор взял себе?
– Понедельник, конечно. Когда Бог сотворил свет, отделил его от тьмы и назвал свет днем, а тьму – ночью.
– Где он сейчас?
– Не знаю. Может быть, в каком-нибудь Оксфорде или Кембридже. Егор всегда был птицей высокого полета. – Полетучая опустила глаза. – Узнай он, как сложилась моя жизнь, посоветовал бы застрелиться.
– А остальные?
– Динка Соколова бы поддержала. Она публиковалась в «ЖЖ» по средам и легче всех пережила наше непоступление в аспирантуру, потому что выскочила замуж за парня с факультета компьютерных наук и информационных технологий через неделю после защиты. Мы все у них на свадьбе гуляли. На подарок скидывались. Она сейчас тоже домохозяйка, судя по фотографиям из Диснейленда в соцсети. С мужем в Штатах живут.
– Она или вы общаетесь с Радомиром Грецевым?
– Субботой? Радик был беззащитным, трепетным. Переживал трагедию каждого подростка, о котором писал, как свою собственную. Таким же был и Ваня Рюмин. Редкий лентяй, кстати, потому и Воскресенье.
– В этот день Бог отдыхал?
– Верно. Хотя Ванька отдыхал всегда.
– Почему вы говорите об этих ребятах только в прошедшем времени?
– Потому что их нет. В пандемию у нас была онлайн-встреча выпускников. Всем хотелось поддержать друг друга. Радик и Ваня не «пришли». Ну, и кто-то с курса сказал, что их нет. Вроде нелепо погибли на рыбалке летом.
Она уперла указательный палец в нижнюю губу, стараясь скрыть напряжение.
– А о смерти Юлии Новиной, которая стала известна как Юлия Юнг, вы не знаете? Ее похитили из съемной квартиры, где она консультировала, и зверски убили. – Гуров поделился экраном, на котором открыл фотографию с места обнаружения тела Чешевой.
– Какой ужас! – Полетучая застыла с ладонями, прижатыми в молитвенном сплетении ко рту. Ей казалось, что Гуров каким-то образом перенес ее в самый ужас российской жизни, от которого, как она считала, ее непробиваемо укрыл немецкий фахверк.
– Это произошло в четверг, – глядя на нее в упор, проговорил полковник.
– Понятно. – Полетучая сникла и почти отрезала: – Вы говорите со мной, потому что подозреваете, что это сделал Максим?
– Он был на такое способен?
– Когда мы дружили? – выпалила Полетучая. – За кого вы нас держите?! Мы в отличие от информантов были студентами, – она отчеканила каждое слово, – Саратовского государственного университета.
Гуров хладнокровно проигнорировал захлестнувшую собеседницу волну гнева:
– А что насчет поста про избиение девушки?
– Чокер?
– Да, ее.
Полетучая опустила глаза и тяжело вздохнула.
– Мы так и не смогли добиться от него, был он там или нет. Макс был сложным человеком. Жил с полоумной бабкой и очень жестким, простым отцом. Его брат был скинхедом. Оба стыдились друг друга. Думаю, брат хотел, чтобы Макс проникся его убеждениями, потому и уговорил друзей быть с нами откровенными. Макс мог просто записать и художественно оформить рассказ из первых и запятнанных кровью рук.
– Ваше исследование принесло какую-то пользу движению?
– Оно приобрело небывалую популярность в регионе. Слава лидеров распространилась по областным центрам. В Саратов начали прибывать сочувствующие из деревень. Именно этого наши информанты изначально хотели.
– Хотите сказать, что для Максима медные трубы не были искушением?
Она мягко улыбнулась:
– Были, конечно. Как и для всех нас. Та же Юлия стала Мисс СГУ. Ее объявили воплощением академического ума и классической красоты. Радика пригласили выступить на пафосном учительском форуме. Ваня получил какую-то премию от мусульманской общины. Хотя Макс в отличие от нас в таком вообще заинтересован не был.
– Он был из обеспеченной семьи?
– Вовсе нет. Но вроде бы жил с какой-то знаменитой детской то ли писательницей, то ли поэтессой. Она издавалась большими тиражами и была готова вложиться в его научную карьеру.
