Дело с довоенных времен - Алексей Фёдорович Грачев
— Да, это не четыре, как в начале войны.
Коротков посмотрел на Демьянова, а тот подмигнул ему:
— Нас голыми руками не возьмешь, а возьмешь — обожжешься.
Он захохотал, хлопнул по столу ладонью, помолчал, задумчиво разглядывая лицо Короткова. Потом сказал:
— Ну, ладно. Праздник праздником, а дела не ждут. Воздвиженская сегодня звонила. Ей поручено трибуналом вести дело. Оказывается, Назаров Иван Иванович из бывших офицеров. Из запасного полка в Рыбинске. Есть данные, что был он в связи тогда с Антонычем. Оба участвовали в мятеже. Антоныч — тот близкий родственник владельца паточного завода. Так что не зря они сошлись вместе: ждали немца. И оружие готовили.
— Конечно, ждали, — сказал Коротков, — иначе не бежали бы в землянки.
— Теперь — звонили из области, из Управления. Просили выделить лучших работников в освобожденные районы. Будут работать начальниками милиций. Назвали тебя...
Он посмотрел виновато на Короткова:
— Понимаешь, мы отказали им в просьбе. Мы сказали, что ты незаменим на оперативной работе в нашем горотделе. И кооптировали им Кондратенко. Он по всем статьям подойдет. Но ты будешь недоволен, вероятно. Как ни говори, а повышение, ступенька...
Коротков улыбнулся:
— Я доволен. Я не хотел бы пока менять свою должность, она мне по душе.
— Тогда отлично, — обрадовался Демьянов. — Успокоил меня. А то отказал областным и хотел скрыть, а совесть грызет. Думаю, дойдет до твоих ушей наш разговор, будешь клясть меня на чем свет стоит... Ну, можешь быть свободен, Петр Гаврилович. Рад был нашему разговору. Поболтал бы еще о трофеях наших войск, о городах, да начальник ждет с отчетом.
Коротков поднялся, он вдруг спросил:
— Значит, по-вашему, Дмитрий Михайлович, я гожусь для оперативной работы?
Демьянов непонимающе уставился на него.
Коротков засмеялся:
— А то я уже собирался перейти в пианисты или в скрипачи, хотя в этих инструментах совсем не разбираюсь. Разве что в гармошке, да и та, разорванная и утопленная, много лет лежит на дне чухломского озера...
— О чем ты это? — удивленно спросил Демьянов.
— Так это я, — признался Коротков. — Тут как-то не ладилось, и подумал было о себе, что слаб стал для оперативника...
— Поди, поди, — шутливо-грубовато сказал Демьянов, догадавшись обо всем наконец-то. — Какие гордецы, и покритиковать немножко нельзя, значит. Поди, поди, — добавил он и улыбнулся тоже.
Коротков вышел и бегом поднялся на второй этаж. Комната была пуста — значит, Семиков и Кондратенко где-то среди других сотрудников горотдела в кругу, махрят, без конца разговор про разгром немцев... Радостно как-то задребезжал звонок. Послышался в трубке возбужденный голос редактора городской газеты:
— Не оторвал от дел? А я обзваниваю всех своих хороших знакомых, лишний раз поговорить.
— Да, наступает Россия!
— Вот именно — наступает Россия!
— Как там Миша? — вспомнил Коротков. — Нет вестей?
— Прислал небольшую корреспонденцию нам — о боях на улицах Калинина.
— Значит, послал еще до наступления.
— А сейчас где-то бежит...
— Вполне возможно, что и бежит...
Положил трубку, закрыл глаза на миг. Лицо Гладышева, на голове военная ушанка, в руках автомат. За ним Миша — суровый, непримиримый взгляд, жесткие скулы, четкий голос...
Вошла осторожно женщина.
— Мне нужен старший оперуполномоченный Коротков.
— Это я. А что вы хотели?
— Я — Агеева. Мне прислали повестку, просили зайти.
— Да, проходите.
Она прошла, присела на стул.
— Как там на фронте, под Москвой?
— На фронте-то, — ответила она оживленно. — Да ведь я же не солдат. Рвы копали. Рвы да окопы. Сколько их перерыли!.. Кажется, не зря.
— Да, не зря трудились, задержали немца.
Он посмотрел внимательно на ее лицо, иссеченное ветром, пронизанное морщинами. Потом перевел взгляд на руки, которые лежали на коленях. Сколько тонн земли подняли они, эти вот руки простой женщины, немолодой уже и не такой здоровой. Щеки с желтизной — наверное, печень, а может почки, не в порядке, а не жалуется; кидала и кидала землю, чтобы застряли в этих рвах танки, прошедшие лихо французские Арденны. Вот эти руки...
— А теперь отпустили вас?
— Отпустили. Говорят, дальше бойцы сами справятся, потому как наступать будут. Сегодня слушаю — и верно наступают.
— Орден бы вам за такую работу.
— Что вы, — засмеялась она. — Что тут такого. Вот когда копала и трудно было, говорила себе: представь, что здесь будет лежать вверх брюхом немецкий танк... И помогало.
Она опять улыбнулась, а он спросил:
— Может быть, и лежат вверх брюхом?
— Да кто знает, красноармейцев бы спросить об этом.
Он открыл ключом стол, бережно выложил золотого жука. Она вскрикнула от изумления.
— Нашелся?
— Да, мы нашли тех, кто грабил квартиры. Но вещей мало. Зайдите в кладовую нашу, она на первом этаже, в конце коридора. К Слатвинскому обратитесь. Там, кажется, жакет плюшевый, да валенки, да платок. Определите, что ваше.
Она погладила нежно крылышки жука, головку с бриллиантовой короной.
— Это когда мы поженились, отец моего мужа подарил мне. Он ювелиром был. До революции еще познакомились мы...
— А ваш муж где сейчас?
Лицо ее стало грустным, и брови сдвинулись:
— Он далеко. А где — не знаю... Даже писем нет... С каким-то заданием. А куда и насколько — ничего не знаю... На фронте — и всё.
Он кивнул ей, попросил:
— Сразу только зайдите за вещами.
Оставшись один, подумал про Асю. А он что подарил ей в те дни знакомства? Были еще двадцатые годы, и он имел только деревянный чемодан. Дарил ли он ей что?
И не вспомнишь. Кажется, даже ветки сирени не принес. Потому что и это казалось пустяком. Тогда думали больше о всемирной революции, о победах в пятилетке, о борьбе с капиталистами. Какие там цветы!
Он встал, закрыл дверь на ключ, спустился вниз на улицу. Через квартал и почта, удивительно — полная народа. Он взял телеграфный бланк, примостился за столик, обмакнул перо в чернила. И представил Чухлому, озеро, домик и бледное лицо Никиты. И Ася — вот она получила телеграмму, прижимает ее к груди, смеется или плачет.
— Победа
