Она исчезла последней - Джо Спейн

– У каждого из нас свой крест, – пожимает плечами Агата. – Тебе тоже сейчас нелегко.

Алекс задумывается.

– Это не то же самое, – рассуждает он. – Я скорблю и, конечно же, испытываю вину, но даже когда Вики меня дико бесила, я любил ее и знаю, что и она любила меня.

Агата натянуто улыбается.

– Помни об этом, – советует она. – Потому что, если так и было, Вики это чувствовала. Это всегда чувствуешь. Когда-то и я любила свою сестру, и Лука тоже любила меня. Но в жизни все меняется.

Они замолкают на некоторое время.

– Приглашаю тебя выпить, когда вернемся, – предлагает Алекс, нарушая тишину.

– Мне не нужна жалость, – резко отвечает Агата. – Я поделилась с тобой не поэтому.

– Знаю. И вовсе не жалею тебя. А хочу поблагодарить за все, что ты делаешь.

– Это моя работа.

– У меня тоже есть работа, и я понимаю разницу, когда ее делают сердцем и когда головой. Мне кажется, поначалу мы с тобой друг друга не поняли.

– Потому что ты счел меня некомпетентной, – укоряет Агата.

– Сурово. Но в точку. Однако все изменилось.

– А ты все-таки продолжаешь меня доставать, – говорит Агата. – Ты и на работе такой? Безжалостный?

– Уж такая у меня работа, – вздыхает Алекс.

Они идут в тот же бар, где Алекс сидел пару дней назад. Сегодня вечером здесь людно: туристы и местные жители, по телевизору показывают зимние соревнования, лыжное снаряжение сложено у стены.

Они усаживаются в нише, заказывают пиво и куриные крылышки, и Алекс рассказывает Агате несколько забавных историй из своей работы. Он видит, что истории о том, какое фуфло ему приходится втюхивать, кажутся ей в равной степени забавными и отвратительными, а ведь он и половины правды не рассказывает. Да еще и смягчает ее рассказами о некоторых более достойных контрактах с благотворительными и неправительственными организациями. Алекс не уточняет, что подобные контракты составляют ничтожный процент его деятельности, а чаще всего он обеспечивает лобби нужным людям или фирмам, из-за чего ему, чтобы заснуть, все чаще нужно снотворное.

Хотя Агата об этом догадывается.

– Ты несчастлив, – замечает она.

– Мне очень хорошо платят за то, что я несчастлив, – отбивается Алекс.

– Теперь я понимаю, почему тебя так раздражал образ жизни Вики. Ты ненавидишь свою работу, но продолжаешь пахать.

– Знаешь, легко быть свободным, когда твои счета оплачивает кто-то другой. Я любил Вики, но она так и не повзрослела. Родители баловали ее. Со мной все было иначе. Что бы я ни делал, им всегда было мало. Я заработал достаточно, чтобы оплатить им ипотеку. Вот что для них сделала моя работа.

– А они тебя об этом просили? – интересуется Агата.

– Что ты имеешь в виду? – уточняет он.

– Наверное, ты успокаивал совесть, думая, что заработанные деньги идут на благое дело?

Алекс ощетинивается и отвечает не сразу.

– Извини, – отступает Агата. – Зря я это сказала. Легко анализировать чужую жизнь, верно? Будь уверен, в себе самой я предпочитаю не копаться.

Ее самоуничижение заставляет Алекса задуматься над словами Агаты, а не реагировать на них.

– Ты права, – говорит он. – Родители не просили меня выплачивать за них ипотеку. Просто я хотел доказать им. Уже шестнадцать лет пытаюсь.

– А что случилось шестнадцать лет назад?

Алекс чуть приподнимает уголки губ. Это не улыбка, а лишь рефлекторная гримаса, которой он пользуется, когда обескуражен или нервничает, а отнюдь не когда ему весело. И над этим пришлось поработать. Улыбаться, когда тебя гнобят, унижают, не самый удачный вариант. Лучший известный ему способ скрыть свои чувства – это сохранять невозмутимое выражение лица.

– Становится похоже на взаимную исповедь, – замечает он.

– Ну, я же рассказала о себе, теперь твоя очередь, – улыбается Агата.

По лицу Алекса тоже пробегает мимолетная улыбка.

– Я был довольно хулиганистым подростком, – начинает он. – Не знаю почему. Может, потому, что папа был сильно занят, а мне хотелось его внимания, может, еще по какой причине, столь же банальной и жалкой.

Алекс делает паузу.

– Жили мы в бедном районе, – говорит он. – И я… может, прозвучит глупо, но я был слишком умным. Притом достаточно умным, чтобы это скрывать. Вел себя, как чудак на букву «м», прогуливал школу, шутил, дерзил, чтобы никто не догадался, что на самом деле я ботаник. А еще у меня случались приступы гнева. И… порой все еще случаются.

– И ты несколько раз попадал в передряги, – произносит Агата тоном, который говорит Алексу, что ей подобные истории знакомы.

– В том числе довольно серьезные, – соглашается Алекс, чувствуя, как стискивает грудь.

От одного только воспоминания об этом он обливается потом.

– Однажды я подрался с парнем, – продолжает он. – Из-за какой-то ерунды. Даже не помню какой. И ударил его так сильно, что он упал на землю и не смог встать. Все решили, что у него черепно-мозговая травма.

На лице Агаты написано спокойное понимание, но Алекс подозревает, что она его осуждает.

В то время все так и сделали.

– В конце концов он оказался в норме. Копы… ну, в общем, я едва не попал в настоящую беду, но мой папа и папа того парня – так уж вышло, что они оказались в одном профсоюзе, – разобрались между собой. Да и директор моей школы тоже вмешался, рассказал всем, что я маленький скрытый гений. Папа у меня весь такой за права рабочих и классовую борьбу, но в нашей деревне он большая шишка. В общем, рушить жизнь шестнадцатилетнему подростку не захотели. Но… это значило, что я соглашаюсь оправдать все возложенные на меня большие надежды. Мне дали второй шанс. И папа не упускал случая напомнить об этом.

– А ты взял и пошел работать на толстосумов, – добавляет Агата.

Алекс фыркает.

– Мои боссы сразу просекли фишку. То, в чем родители видели проблему, в TM&S сочли инстинктом победителя. Все знали, что я хорошо умею манипулировать людьми и к каждому находить подход. Папа надеялся, что я использую это во благо.

– Сильно же на тебя давили, – замечает Агата.

Алекс пожимает плечами.

– Я думал, что, выплатив им ипотеку, что-то докажу. Но папу это просто раздражало, как будто я унизил его, а своими иудиными деньгами еще и посыпал соль на раны. Маму это особо не беспокоило, поскольку она все равно хотела, чтобы папа ушел на пенсию. Но она всегда говорит: «Разве ты не был бы счастливее, если бы занимался чем-то другим?» И она права. Не хочу делать свою работу. По правде говоря, ненавижу ее до дрожи. Но просто