Лёгкое Топливо - Anita Oni
Затем съезжались и долго мирились, аж дом ходил ходуном…
А потом сэр Торн Блэк покончил с собой.
Ну, что его на самом деле убили, было прекрасно понятно — равно как понятно и то, что копать в этом направлении крайне нежелательно, если не довлеет острая необходимость преждевременно последовать за ним.
Ядовитой матери внезапно стало не до смеха.
А сын в очередной раз угодил в её поле зрения, словно объект в прицел снайпера. Она окружила мальчика заботой, как тело в гробу окружают цветами. Прониклась его увлечениями — точнее, посетовала на их отсутствие и пообещала помочь что-нибудь подобрать.
Толком не вникая, что «мальчику» уже было шестнадцать, и он давно обитал в своей личной системе ценностей и координат, куда ходу не было никому.
[1] MI5 (Military Intelligence, Section 5) — служба внутренней разведки Великобритании.
[2] Laughing Toxin — смеющийся яд (англ.)
[3] Old Lag (буквально: «старый зэк») — британский сленг для арестантов, отсидевших уже не один раз.
Сцена 2. Логистика и аристократия
Суббота, 08 октября 2016 года
Теперь ему тридцать шесть. Двадцать лет минуло со дня смерти отца.
Алан положил одинокую белую розу перед надменным кладбищенским кельтским крестом и прошептал вполголоса проклятие, которое могло сойти за молитву. Он предпочёл бы чёрный цветок, но решил не страдать драматизмом. Как есть — сойдёт. А ещё одну розу подарит контессе. Скажет, вырастил её в своей личной оранжерее.
И почти не соврёт. В конечном итоге, не обязательно быть владельцем на бумаге, чтобы всё принадлежало тебе.
* * *
Едва он вышел за ограду, прикрыв скрипящую ревматоидную калитку, как начал накрапывать дождь. Роза вмиг посвежела, пальто расцвело бриллиантами капель. Первый же остановленный таксомотор управлялся, к его удивлению, не приезжим.
Хлопнула дверца, салон обдал запахом персикового wunderbaum [1], кэб повёз его на встречу с контессой Ираидой Ван дер Страпп. То есть, графиней, разумеется, но такого напыщенно итальянского происхождения (в довесок к её британским и швейцарским корням, а также голландской фамилии), что эта женщина требовала называть себя непременно контессой [2]. Что ж, её требование не подпадало в категорию невыполнимых, и Алан был рад услужить синьоре в летах, с грацией кошки и жалом змеи.
Алан Блэк не забывал людей. Он мог позабыть имена, даты, номера кабинетов, но людей — никогда. Особенно тех, кто являлся в его жизнь с парадного входа — по красной ковровой дорожке, в шляпе, с остро отточенной иронией вместо шпаги.
Контессу Ван дер Страпп ему представили не в коллегии адвокатов, не в клубе, не в зале суда и даже не на чаепитии у королевы (где ему всё равно покуда не удалось блеснуть), а во вполне невинной обстановке. Насколько, конечно, может быть невинной обстановка, где присутствуют три баронессы, один закоренелый марксист, словно со страниц летописи прошлого века, и коньяк, чей аромат стирает границы не только между дозволенным, но и меж поколениями.
Это было два года назад, в Биконсфилде. Хозяйка дома, леди Уинтерглори, устроила, по её словам, «полупрофессиональный вечер». Что означало: юристы были допущены, но не в костюмах, и с обязательством не произносить вслух habeas corpus [3], если только кто-нибудь не подавится фазаном. Или не начнёт скабрёзно приставать к дамам.
Он прибыл вовремя. Точнее — на пять минут позже, чем нужно, чтобы выглядеть так, будто прибыл вовремя. Всё шло по плану: галстук соответствовал погоде, шутки — случаю, улыбка нравилась дамам и подталкивала господ к откровениям.
— А теперь, — сказала хозяйка, выслушав персональный доклад дворецкого, — я хотела бы представить вам нашу южную звезду. Контесса Ван дер Страпп.
Она ворвалась в зал будто осенний ветер — если бы у ветра были бархатные рукава, декольте и серьги с фамильными танзанитами. Кивнула всем сразу, как генерал, знакомый с личным составом. Но взгляд задержала на нём.
— Синьор Блэк, — говорила она ему позже, в курительной комнате, — надеюсь, вы не из тех, кто считает возраст преступлением.
Он задумал было ответить: «Не привык обвинять без улик», но понял, что это проигрышный вариант, — и потому лишь улыбнулся:
— Напротив. Иногда возраст — единственное алиби, которое работает.
И она впервые за вечер едва заметно усмехнулась.
Оба говорили о каких-то не принятых в обществе мелочах — о кофе, который склонен прощать утренние грехи, о кубинских сигарах, умеющих их навевать; о парламенте как театре абсурда и о том, что скандал — это всего лишь паблисити, надетое задом наперёд.
Расстались с виду сердечными приятелями, на деле — двумя ценителями открытых (и не слишком) прений, снискавшими наконец достойного соперника.
* * *
Контесса Ван дер Страпп славилась тремя вещами: безупречным вкусом, особенно при выборе шляпок (говорят, даже сама королева Елизавета II с ней как-то советовалась), любовью к диспутам под маской чаепития и тем, что в нужный момент умела сказать «пф!» так, будто у неё за плечами стоял не только личный Иисус, но и Шекспир.
Поэтому когда она организовала субботний Салон ценителей неоспоримой аргументации — светские вечера с интеллектуальными дуэлями, канапе и доминирующими нотками мартини и лимончелло — все сошлись во мнении: это не скучно. И уж точно можно рассчитывать, что кого-нибудь будут метафорически вызывать на ковёр перед барочным камином.
Алана Блэка пригласили восьмого октября для затравки. Формулировка звучала, конечно, иначе — «в качестве молодого, но очень претенциозного юрисконсульта», только Алана было не провести. Он и сам не отличался прямолинейностью, и уж точно умел распознать скрытый подтекст в действиях окружающих.
Он знал, что контесса давно уже подумывает стать гордой судовладелицей — и речь шла вовсе не об очередной игрушечной яхте или речном теплоходике, а о полноценном судне: контейнеровозе или даже балкере. Что именно привело титулованную даму на седьмом десятке в логистику, она скрывала за флёром легенд об отцах и дедах моряках (а то и пиратах), но этим вечером намеревалась обсудить всё всерьёз.
Играл небольшой оркестр, наспех составленный из гостей, не чуждых базового музыкального образования. Старуха в мехах
