Три твои клятвы - Питер Свонсон

* * *

– Сколько у тебя до этого было мужчин?

– Прости? – удивилась она. – Это не твое дело.

– Но ведь это часть того, о чем мы говорим, верно? – спросил он, слегка откинувшись назад и потянувшись за бокалом вина.

Они говорили о браке, или, точнее, о предстоящем – ровно через три недели – браке Эбигейл, и о том, что она могла лишь признаться, что на девяносто девять процентов уверена – «на девяносто девять целых девяносто девять десятых, правда», – что поступает правильно.

– Это не обязательно часть того, о чем мы говорим, – сказала она, потянувшись за своим бокалом, хотя тот был пуст. Он взял бутылку и, подлив ей вина, произнес:

– Это как сказать, что секс не является частью брака.

– Ты знаком с моими родителями? – спросила она. Это было сказано скорее в шутку, нежели всерьез. Ее родители жили раздельно; по крайней мере, это была их версия раздельного проживания: ее отец переехал в маленькую квартиру-студию над гаражом.

– Думаю, ты слабо себе представляешь, чем занимаются или не занимаются твои родители в спальне.

Он налил ей слишком много вина, но вино – пино нуар – было восхитительным, и Эбигейл сделала большой глоток. «Сбавь обороты», – сказала она себе. Впрочем, это девичник (ее собственный девичник, кстати), и хотя все ее подружки куда-то исчезли в дымке предыдущих часов, она все равно имела право выпить вина с голубоглазым бородатым парнем в винтажной фланелевой рубашке и с обручальным кольцом на пальце. Типичный калифорниец, подумала она, – ослепительно-белые зубы, плетеный кожаный браслет с подвеской из зеленого камня… Впрочем, она не имела ничего против. В конце концов, они в Калифорнии, на террасном патио, окруженном оливковой рощей. Эбигейл придвинула свое кресло чуть ближе к угасающему огню.

– Пожалуй, это даже и хорошо, – сказала она.

– Что именно?

– Не знать, чем занимаются мои родители в спальне.

– Разумная мысль, – сказал мужчина. Эбигейл не совсем понимала, к чему тот клонит, но затем он встал, поднял свое кресло и придвинул его ближе к костру. – Тут, кроме нас, никого не осталось…

– Ты только сейчас это заметил? – сказала она.

– Не могу отвести от тебя глаз, – ответил он чуть насмешливым тоном.

– Я ведь даже не знаю, как тебя зовут, да? – спросила Эбигейл и тотчас испугалась, что он уже сказал ей об этом, а она забыла.

– Если я скажу тебе, ты ответишь на вопрос?

– Конечно. Почему нет?

– Ты уже знаешь вопрос.

– Со сколькими мужчинами я спала?

– Верно. Со сколькими мужчинами ты спала?

Глава 2

Эбигейл Баскин потеряла девственность с приезжим актером в летнем театре ее родителей в Боксгроуве, небольшом городке на западе Массачусетса. Ей было семнадцать лет, а тот актер сказал, что ему двадцать два. Однако несколько лет спустя, после того как он сыграл пару небольших ролей на телевидении, она нашла его в кинобазе IMDb и обнаружила, что ему, вероятно, было лет двадцать шесть. Не то чтобы это имело большое значение. Она была готова, а он был красив.

На самом деле, как только Эбигейл увидела его, ее давние планы потерять девственность с Тоддом Хероном были тут же выброшены в окошко. Они с Тоддом были вместе с четырнадцати лет, Эбигейл прочитала достаточно современной литературы для взрослых и потому знала: они с Тоддом уже обосновались в подростковой версии лишенного горячих чувств брака. Они были лучшими друзьями, смешили друг друга и после года поцелуев постепенно перешли к нечастным сексуальным ласкам, которые включали пресловутое «все, кроме». Эти ласки обычно заканчивались разговором, в котором обе стороны соглашались, что сейчас «не тот момент», или что место – обычно это был лишь наполовину отремонтированный подвал родителей Тодда – неподходящее, или что это недостаточно романтично. Они начали планировать сценарии, в которых могли потерять девственность в настоящей кровати, с возможностью после этого заснуть вместе, без родителей в соседней комнате. Но родители Тодда – его отец был начальником редко используемой пожарной части Боксгроува, а мать бухгалтером в конгрегационалистской церкви – как назло, всегда были рядом. И родители Эбигейл, которые управляли летним театром Боксгроува, тоже всегда были рядом, постоянно работая даже в те месяцы, когда не было постановок. Они говорили, что у них нет времени на путешествия, но Эбигейл начала подозревать, что у них также нет денег.

В то лето, когда ей исполнилось семнадцать, они с Тоддом смирились с положением вещей: Тодд работал долгие часы – ранним утром – на местном поле для гольфа, а Эбигейл трудилась долгие часы вечером в качестве хостес в гостинице «Боксгроув Инн». Их отношения превратились в серию текстовых сообщений в редкие часы, когда они оба были свободны. А когда Эбигейл не подрабатывала в гостинице, она, как всегда, помогала в театре своих родителей. Тем летом Лоуренс и Амелия Баскин ставили пять спектаклей вместо обычных трех, включая новую версию «Смертельной ловушки» Айры Левина. Закари Мейсон приехал из Нью-Йорка – все актеры приехали из Нью-Йорка, – чтобы сыграть Клиффорда Андерсона. Несмотря на ее многочисленные увлечения звездами телевидения и киноактерами, Эбигейл не осознавала, насколько ее привлекает определенный типаж, пока не увидела Закари. Высокий, худой, с высокими скулами и взъерошенными волосами, он напомнил Эбигейл Алена Делона из фильма «На ярком солнце», на котором она тогда была просто помешана. Когда, готовя комнату для читки сценария, Эбигейл впервые увидела Закари, ее сердце затрепетало, как у героини слащавого дамского романа. Должно быть, это отразилось на ее лице, потому что он посмотрел на нее и рассмеялся, затем представился и помог ей подготовить комнату. Капелька внезапной влюбленности мгновенно испарилась, когда Эбигейл поняла, насколько он похож на всех других начинающих актеров, которые приезжали сюда на лето. На нем были узкие джинсы и шарф с кисточками, дважды обмотанный вокруг шеи, хотя на дворе был июль, и Эбигейл могла разглядеть татуировку на внутренней стороне его предплечья, которая выглядела (хоть она и не могла прочесть все слова) как какой-то шекспировский текст.

– А, ты их дочь, – сказал он.

– Они давно не воспринимают меня как дочь. Я их бесплатный стажер.

– Ты просто копия твоего отца. – Эбигейл услышала это впервые, так как большинство людей говорили ей, что она похожа на мать, – наверное, потому, что та, как и Эбигейл, была высокой и темноволосой. Но сама она считала, что похожа на отца. Тот же высокий лоб, тот же разрез глаз, такая же короткая верхняя губа.

– Это хорошо? – спросила Эбигейл.

– Напрашиваешься на настоящий комплимент?

– Конечно напрашиваюсь. А ты как думал?

В