Тринадцать лет тишины - Нина Лорен
Пожалуй, оно и к лучшему. Необязательно перегружать голову мыслями о том, что произошло. Хорошо бы просто поспать.
Провалившись в сон, я не оказываюсь в подвале. Прохожу по ярким от ламп дневного света коридорам больницы в поисках… бог весть чего именно; знаю только, что не могу чего‑то найти. Обращаюсь к проходящим мимо людям, но с голосом совладать не удается, и те спешат прочь, словно не заметив меня. По моему бедру течет теплая струйка, и, опустив глаза, я вижу кровь, стекающую по ноге на пол. Открываю рот, но не могу ни заговорить, ни закричать. Когда я хватаюсь за живот, в нем открывается зияющая, похожая на кровавую улыбку дыра, и за долю секунды до пробуждения я успеваю увидеть свои внутренности, которые неопрятной грудой вываливаются мне под ноги.
Я не подскакиваю с воплем на диване, как это изображают в кино. Ничего подобного, сейчас я не смею и мизинцем шевельнуть. Лежу, прислушиваясь к морзянке своего тела; ищу мало-мальские признаки кровотечения или пронзительной, иссушающей боли. Впрочем, сейчас мой оцепеневший организм не чувствует ничего, кроме ненавязчивого гула свободного падения, как бывает, если перебрать с обезболивающим.
Осторожно обвожу пальцами неровную линию шрама на животе. Рана закрыта, зашита и зажила давным-давно.
Только тогда я позволяю себе сесть. Окружающая обстановка незнакома: какая‑то гостиная, тусклый экран выключенного телевизора, голый пол. Паника спешит прогнать остатки сна, но память срабатывает быстрее. Наталья! Я в гостях у Натальи, потому что мою квартиру обокрали, и у меня больше нет ноутбука. А также лекарств.
Хочется упасть обратно на диван и проспать весь день.
На журнальном столике мигает мой телефон. Батарея села наполовину, а захватить зарядник перед уходом мне и в голову не пришло. Я дотягиваюсь до мобильника и, хмурясь, просматриваю входящие звонки: два номера, оба мне не знакомы, но один был особенно настойчив. Такое чувство, что этот номер я уже где‑то видела.
«У вас шесть новых голосовых сообщений, – спешит обрадовать меня бесстрастный электронный голос. – В памяти вашего устройства осталось место для… ноль… новых сообщений. Пожалуйста, удалите сообщения, которые вам больше не нужны…»
Оборвав роботессу на полуслове, я не без трепета подношу телефон к уху. Когда тянешь лямку испытательного срока, звонки и голосовые сообщения с неизвестных номеров хороших новостей не сулят.
Первое сообщение.
– Э, привет… – произносит голос. Женский голос, даже женственный в смысле высоких нот, и робкий. Может, ошиблись номером? – Лэйни Морено? Надеюсь, я правильно набрала все цифры… Лэйни, пожалуйста, выслушайте меня, прежде чем стирать сообщение, ладно? Говорит миссис Шоу, Жаклин Шоу…
Звук ее имени расталкивает меня быстрее, чем любая доза «скорости» прямо по вене. Я поспешно спускаю ноги за край дивана.
– Мне уже рассказали, – продолжает голос, – обо всей… ситуации…
Миссис Шоу так не по себе, что я практически слышу, как она ерзает от смущения на другом конце линии.
– Мы с мужем все обсудили… – Она прочищает горло. Только теперь я узнаю предательскую хрипотцу в ее голосе, легкую гнусавинку, которая так его портит: эта женщина рыдала взахлеб, причем совсем недавно. – Мы посоветовались с полицией, с детективом Ортисом, и… мы бы хотели с вами встретиться.
Глава десятая
Натальи дома нет; вероятно, уже слиняла на работу. Заглянув в ее спальню, я обозреваю кровать со смятыми красными простынями, небрежно свисающими из-под розового покрывала, кучу одежды на стуле, косметику на комоде, разбросанные по полу туфли.
Мне очень не по себе, чистая правда, но… нюхнув себя под мышкой, я понимаю, что иного выхода у меня попросту нет. На цыпочках, как вор, я пробираюсь сквозь завалы и украдкой заглядываю в ящики шкафа. У Натальи нет ни одной простецкой футболки – все с лямочками, с кружевами или с огромными вырезами декольте. Я выбираю дешевый с виду топик, по которому, надеюсь, хозяйка не станет сильно скучать, и надеваю его под куртку. Расческа у Натальи из розовой пластмассы, она крохотная и будто специально создана для ее вялых светло-русых локонов, а не для моих спутанных джунглей, но я все равно скребу ею свою шевелюру, покуда кожа на голове не взывает о пощаде. Коллекция духов у Натальи занимает половину комода: дорогие штучки – «Шанель», «Кельвин Кляйн» и марки, о которых я никогда даже не слышала. Должно быть, она целое состояние спустила на эти флакончики. Я выбираю один наугад и осторожно брызгаю на запястье, чтобы мазнуть себя за ухом. Устыдившись содеянного, бегу в ванную и протираю смоченным полотенцем надушенные участки, но аромат держится, намертво прилипнув к коже и волосам.
Глянув на экран телефона, я понимаю, что до приезда Шона у меня всего пара минут. Детектив звонил вскоре после моего пробуждения, взбешенный отсутствием реакции на целых три оставленных им голосовых привета; после сообщения Жаклин я даже не стала их слушать. И до сих пор не могу взять в толк, зачем сказала «да».
Накинув куртку, я рассовываю вкусняшки по потайным дырам: лишь бы не перепутать, «Оксикодон» [9] в левом кармане, а «Ксанакс» – в правом. Вылитая Алиса в гребаной Стране чудес. Съешь меня, выпей меня!
Дожидаясь прибытия Шона на улице, я то и дело принюхиваюсь к воротнику своей куртки: стойкий запах парижского борделя. Для чего я все это делаю? Чтобы полюбоваться на убитых горем родителей пропавшей девочки? Ради мужчины, который старше меня на десяток лет минимум, а в придачу еще полицейский и, возможно, женат?
Что со мной не так?
Подъезжает машина Шона, и я чуть ли не бегом спешу к обочине. Детектив по-прежнему в своем рабочем костюме, на нем официального вида рубашка и брюки, он мрачен и трезв. Как только я, забравшись внутрь, прикрываю дверцу машины, ноздри Шона раздуваются, а хмурая линия меж бровей становится глубже. Мое лицо вспыхивает от стыда.
– Что, черт возьми, случилось у тебя дома?
– Какие‑то придурки разбили мне окно, – лепечу я, разглядывая свои колени. – Ну, я и решила поспать у подруги. У знакомой по работе.
– По работе… – кривит губы Шон, и мне определенно не нравится нотка осуждения в его голосе. – По-твоему, у нее безопаснее?
– Не опаснее, чем везде, – раздраженно фыркаю я. – Просто не хотела торчать дома одна, понятно?
Шон отъезжает от тротуара, и в течение какого‑то времени никто из
