И посыпались с неба звезды - Анатолий Михайлович Гончар
— «Гамма один» «Гамме два», «Гамма один» «Гамме два», — принялся он вызывать затерявшегося где-то в буре подполковника Хафтара. — «Гамма один» «Гамме два».
Наконец, подполковник откликнулся.
— Слушаю вас, эфенди.
— Где русские? Вы их взяли? — требовательно спросил Томпсон.
— Самум, господин, — не чувствуя за собой вины, сообщил Хафтар.
— Что самум? Что самум? — зло выкрикнул американец. — При чем здесь этот проклятый ветер?
— Люди боятся. Не хотят выходить. Пыль… глаза… смерть. — Бушующая стихия своим шумом сжирала звуки, и Томпсону не все удалось расслышать, но и без того он понял, что вместо реальных действий подчиненный ему комбат несет в эфир жалкий лепет оправданий. К чему оправдания, когда требуются конкретные меры?!
— Вы не начали проческу города?! — взвился Томпсон.
— Нет, эфенди, — в голосе командира батальона послышалась усталость. — Люди не могут, слишком пыльно.
— Что значит не могут? Вы солдаты или кто? — Негодование Томпсона достигло своего апогея. — Отправляйте людей. Переверните каждый дом! Найдите, приведите мне хоть одного русского! — потребовал полковник Томпсон, но в ответ прилетело лишь легкое потрескивание эфира.
— «Гамма один» «Гамме два», «Гамма один» «Гамме два», — кричал в микрофон полковник, все еще надеясь побудить предоставленный в его распоряжение батальон к действию. Поняв, что криками в воздух он ничего не добьется, Томпсон обмотал лицо платком, водрузил на нос солнцезащитные очки и, с усилием распахнув переднюю дверцу джипа, вывалился наружу. Его тут же едва не сбило с ног, а выпущенную из рук дверцу мгновенно припечатало к автомобилю. Полковник несколько секунд постоял, выбирая направление, затем, преодолевая сопротивление потоков воздуха, начал продвигаться туда, где рассчитывал обнаружить технику с прячущимися в ней солдатами ливийской армии. Но чем дальше он удалялся от собственного джипа, этого островка стабильности в окружающем мире хаоса, тем меньше в нем оставалось уверенности в правильности предпринимаемых действий. Сквозь солнцезащитные очки «хамелеон» окружающая действительность казалась еще мрачнее реальности — вьющаяся песочно-пылевая взвесь виделась багрово-черной, разлитой в окружающем пространстве запекшейся кровью. Завывания ветра вдруг начали чудиться тоскливо-заунывным плачем.
«А что, если впереди ничего нет? Если я ошибся направлением?» — мелькнула паническая мысль. Томпсон неожиданно понял, что остался совсем один. Он и все заметающая песком стихия, и больше никого и ничего. Ему стало страшно. Идти вперед и раствориться в кровавой мгле, не в силах ни выбраться из нее, ни позвать на помощь, или вернуться?
«Кликнуть кого? Позвать? Но разве тут докричишься? Весь мир попрятался, укрылся от происходящего безумства…» — полковник остановился. Не решаясь сделать больше ни шага, замер, чувствуя, как жар охватывает тело, как обильный пот пропитывает одежду. В приступе все сильнее накатывающей паники ему вдруг неимоверно захотелось смахнуть с лица грязевые потеки, взглянуть на мир без призмы защитных очков. Повинуясь невнятному импульсу, он правой рукой приподнял очки. Приподнял, чтобы тут же пожалеть об этом — мелкая пыль мгновенно запорошила глаза. Томпсон зашипел от досады, почти ничего не видя, развернулся и медленно, чувствуя себя беспомощным, слепым котенком, побрел обратно. Слезы, в попытках вымыть попавшие на глазное яблоко соринки, потоком устремились из его глаз вниз, под плотно прилегающую оправу. Казалось, прошла вечность, прежде чем полковник сумел разглядеть, а протянув руку, и коснуться так опрометчиво оставленной машины. С трудом распахнув дверцу, он рухнул на сиденье. Отпущенная дверь мгновенно захлопнулась. В салоне было не менее жарко, чем снаружи, но Томпсон ощутил прохладу. А вместе с мнимой прохладой пришла и уверенность в том, что русским все равно от него никуда не деться.
Самум
Когда спецназовцы вышли из дома, ветер бушевал вовсю, с силой бил песком в стекла очков и засыпал пылью оставшиеся незащищенными участки кожи лица и рук. Следуя за Идигером, разведчики некоторое время петляли по белому городу, затем вновь оказались в узких улочках окраины и наконец подошли к месту, где их дожидался небольшой караван.
Как показалось Маркитанову, верблюды, несмотря на надетые на их головы противопылевые мешки-маски, заметно нервничали — переступали с ноги на ногу, мотали головами — одним словом, беспокоились. Животные лучше человека чувствуют любые проявления природы, а тут разбушевавшаяся стихия. Верблюды — «корабли пустыни», но даже самые лучшие корабли иногда тонут.
Отправились в дорогу не сразу — какое-то время ушло на то, чтобы приторочить по бокам верблюдов вьюки с оружием и амуницией. Занимались этим несколько местных мужчин. Спецназовцы работали на подхвате: подай, принеси, пойди к черту, не мешай. Когда процедура приторачивания имущества и седлания близилась к завершению, прибыл главный караванщик. Полноватый, но шустрый мужчина неопределенного возраста.
— Амессан, — представил его Идигер, и караванный босс покивал в знак приветствия. Анатолий Анатольевич в свою очередь что-то ответил и приложил руку к сердцу. Что это означало и правильно ли делал подполковник, для Маркитанова так и осталось очередной в его жизни загадкой. Но это его не слишком беспокоило, было бы о чем думать. И никаких эмоций. А вот посадка на корабли пустыни Маркитанова изрядно повеселила: каждому спецназовцу определили верблюда, и когда новоявленные всадники приблизились к ним, погонщики довольно бесцеремонно поставили «корабли» на колени. Первым решился на «подвиг» подполковник Черныш. Он крякнул и легко (похоже, привычно) вспрыгнул на спину своего «скакуна». Попытавшийся повторить его джигитовку Лобов сполз вниз, пробороздив лицом по крупу животного, старший лейтенант Рогожин свалился с верблюда, когда тот начал вставать, и так далее, и в том же духе. Сам же Маркитанов не стал отказываться от помощи погонщика, раз уж та была предложена, и оказался в седле без особых эксцессов. Через какое-то время все наконец-то уселись, и понукаемые погонщиками животные, кряхтя и рыкая, стали подниматься на ноги. Неожиданно Маркитанов почувствовал, как его голова и вцепившиеся в луку руки начали стремительно взлетать вверх (или ему так почудилось?), и лишь мгновение спустя к ним присоединилось все остальное.
Минутой позже караван тронулся в путь, путь скорее угадываемый, чем видимый ведущим караван Амессаном. В другое время он, будучи человеком трезвомыслящим, никогда бы не отважился на подобное, но в этот раз имелось несколько причин для столь безрассудного поступка. Как сказал ему уважаемый аменокаль: «Особый случай».
Само собой разумеется, каждому разведчику дали по хлысту для
